Здравствуйте. Как церковь относится к факту отречения царя Николая II от престола. Можно ли это соотносить с действием святого человека, позволившего отречься от отвественности за страну и ее судьбу. При этом отговорки, что, якобы, он не желал крови для меня недействительны, потому что кровь все равно была пролита в гражданской войне.
Иисус же стал перед правителем. И спросил Его правитель: Ты Царь Иудейский? Иисус сказал ему: ты говоришь. Почему так не сделал наш Царь?

Уважаемый читатель нашего сайта!

Простите пожалуйста, что не ответили вам сразу. "Многие думают, как Солженицын, что тем самым он предал Россию, отдал ее на растерзание революции, даже попустил "русскому бунту" разлиться на русских просторах, чего сам Государь, кстати, более всего и опасался. Я много размышлял над этим вопросом. Мы по сей день живем под знаком его отречения: и этот факт требует самого неотложного прояснения. Разгар войны, верховное командование и одновременно управление империей - все лежит на нем, и он - вдруг - уходит... Царь принял бремя главнокомандующего в тяжелейший момент войны, в снарядный голод 1915 года и целый ряд тяжелейших потерь на фронте - вопреки сильному нажиму на него со стороны практически всего состава правительства. При нем страна вышла из этого кризиса и сумела укрепить фронт. Армия была одета, обута, накормлена, укомплектована - к осени 1916 года никто и не сомневался в сравнительно скорой и уверенной победе. На весну-лето 1917-го готовилось генеральное наступление. Авторитет царя среди русских солдат был высок как никогда. Война была стратегически выиграна. И в ответственейший момент 1915-го Царь не только не ушел, но, наоборот, сам встал у руля и повел свой корабль. Значит, он не трус и не малодушный человек. Значит, причину его ухода в 1917 надо искать в другом. Но в чем?

Последний царь обладал редким чувством ответственности перед Богом за свое служение России. Каждое принимаемое им решение проходило через его сердце и совесть. Поэтому я не могу ставить вопрос о том, что Царь бросил Россию, отказался от России, "такой плохой страны". Ничто в мире не могло заставить его отказаться от России, потому что Россия была его жизнью и судьбой (кстати будет вспомнить изречение царевича: "Я люблю черный хлеб, потому что его едят Мои солдаты"). Все, кто думает, что Царь устал, что ему надоело, что он испугался - все мыслят в понятиях нашего преступного времени, представляя царскую власть как пожизненное президентство. Но цари в России - не рядовые президенты. Вот запись из его дневника:

"2-го марта. Четверг
Утром пришёл Рузский и прочёл свой длиннейший разговор по аппарату с Родзянко. По его словам, положение в Петрограде таково, что теперь министерство из Думы будто бессильно что-либо сделать, т.к. с ним борется соц[иал]-дем[ократическая] партия в лице рабочего комитета. Нужно мое отречение. Рузский передал этот разговор в ставку, а Алексеев всем главнокомандующим. К 21/2 ч. пришли ответы от всех. Суть та, что во имя спасения России и удержания армии на фронте в спокойствии нужно решиться на этот шаг. Я согласился. Из ставки прислали проект манифеста. Вечером из Петрограда прибыли Гучков и Шульгин, с кот[орыми] я переговорил и передал им подписанный и переделанный манифест. В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом измена и трусость и обман!".

Поражает быстрота, с которой согласился на отречение Государь. Если тебе изменили и тебя обманули, а изменили в первую очередь переговорщики, и Государь это, как видно, понимал (Керенский все время сбивался с "гражданин Романов" на "Ваше Величество", а Гучков тупо глядел в угол), то зачем же отдавать им в их подлые руки страну? Почему не плюнул им в лицо? Ведь очевидно, что Царь был осведомлен о причинах и характере всяких там "движений" и в Думе, и вовне.

"5-го июля. Среда
Всё утро шёл дождь, а к 2 часам погода поправилась; к вечеру стало прохладнее. День провели как всегда. В Петрограде эти дни происходили беспорядки со стрельбою... вчера прибыло туда много солдат и матросов, чтобы идти против Временного Прав[ительст]ва! Неразбериха полная. А где те люди, которые могли бы взять это движение в руки и прекратить раздоры и кровопролитие? Семя всего зла в самом Петрограде, а не во всей России".
Очень трезвый взгляд - но почему же он сам не прекратил раньше того, о чем теперь писал?

"8-го июля. Суббота
Хороший жаркий день. Обошёл парк с Татьяной и Марией. Днём работали в тех же местах. И вчера и сегодня караулы были исправны в несении службы и отсутствием шатания по саду во время нашей прогулки - от 4-го стр. и 1-го стр. полков. В составе правит[ельст]ва совершились перемены; кн. Львов ушёл и председателем Сов.[ета] Мин.[истров] будет Керенский, оставаясь вместе с тем военным и морским мин.[истром] и взяв в управление ещё мин.[истерство] торг[овли] и пром.[ышленности]. Этот человек положительно на своем месте в нынешнюю минуту; чем больше у него будет власти, тем будет лучше".

И это - о Керенском?! Царь, кажется, явно не видит реального положения. Так может он действительно устал и смалодушничал? Однако, вот прогноз Константина Леонтьева еще 1888 года: "Республиканская все-Европа придет в Петербург ли, в Киев ли, в Царьград ли и скажет: "Отрекитесь от вашей династии или не оставим камня на камне и опустошим всю страну". И тогда наши Романовы, при своей исторической гуманности и честности - откажутся сами, быть может, от власти, чтобы спасти народ и страну от крови и опустошения"[9].

Вот еще свидетельство: "2 марта между 10 и 11 часами генерал-масон Рузский, используя телеграфную ленту своего ночного разговора с Родзянко, вырывал у Государя отречение... "Государь молча, внимательно все прочел. Встал с кресла и отошел к окну вагона... Наступила минута ужасной тишины. Государь вернулся к столу, указал генералу на стул, приглашая опять сесть, и стал говорить... "Если надо, чтобы я отошел в сторону для блага России, я готов на это - сказал Государь - но я опасаюсь, что народ этого не поймет: мне не простят старообрядцы, что я изменил своей клятве в день Священного коронования; меня обвинят казаки, что я бросил фронт""[10]. Совсем другое настроение...

Вот смотрите, Царь все видит и понимает, его мысль далеко впереди: "Ход последних событий приводит Е.В. Императора Николая к мысли, что вопрос о Константинополе и проливах должен быть окончательно разрешен и сообразно вековым стремлениям России. Всякое решение было бы недостаточно и непрочно в случае, если бы город Константинополь, западный берег Босфора, Мраморного моря и Дарданелл, а также южная Фракия до линии Энос-Мидия не были впредь включены в состав Российской Империи. Равным образом, и в силу стратегической необходимости, часть азиатского побережья, в пределах между Босфором, рекой Сакарией и подлежащим определению пунктом на берегу Измидского залива, острова Мраморного моря, острова Имброс и Тенедос должны быть включены в состав Империи", - писал 19.2.1915 в Памятной записке французскому и английскому послам в Петрограде министр иностранных дел Российской империи Сазонов[11]. 22.5.1916 Николай определил: "Если нашей армии удастся дойти до Синопа, то там и должна будет пройти наша граница"[12]. Как будто два разных человека...

Что такое? Почему отрекся? Ничего не понимаю!

Очень метко сказал о Царе, как ни странно, Карабчевский - известнейший петербургский адвокат, выступавший, в частности, от еврейской стороны в деле Андрюши Ющинского и Бейлиса. "Когда временное правительство... после значительных колебаний установило своим декретом отмену "навсегда" смертной казни, я искренно желал, чтобы отрекшегося Царя предали суду. Его защита могла бы вскрыть в Его лице психологический феномен, перед которым рушилось бы всякое обвинение: а вместе с тем какое правдивое освещение мог бы получить переживаемый исторический момент. Нерешительность Государя именно в нужные моменты и наряду с этим упрямая стойкость точно околдованного чей-то волей человека были его характерными чертами. Будь Царица при Нем в момент Его отречения, отречения бы не последовало. И, кто знает, не было бы это лучше для Него и для России. Его, вероятно, убили бы тогда же, и Он пал бы жертвою, в сознании геройски исполненного долга. Но престиж Царя в народном сознании остался бы неприкосновенным. Для огромной части населения России феерически быстрое отречение Царя с последующим третированием Его как последнего узника было сокрушительным ударом самому царизму. Вся дальнейшая, глубоко печальная участь Царя и Семьи Его, которою Он дорожил превыше всего, возвышает Его в моих глазах как человека почти до недосягаемой высоты. Сколько смирения и терпеливой кротости, доходящих до аскетического самобичевания! Человек, способный, по отзыву всех к Нему приближавшихся, чаровать людей, человек, сохранивший все Свое Царственное достоинство при всех неслыханных испытаниях, человек-мученик до конца, беспощадно убил Царя. В каком виде воскреснет когда-нибудь Его образ в народном сознании - трудно сказать. На могилу Павла I-го до сих пор несут свои мольбы о затаенных нуждах простые люди и чтят Его как "Царя-Мученика". Мученика, может быть, даже святого, признают и в Николае II-м. В русской душе ореол мученичества есть уже ореол святости. Но станут ли в Нем искать Царя?.. И не навсегда ли упала на землю и по ветру покатилась, по "Святой Руси", искони "тяжелая шапка Мономаха"?".

Государь более всего хотел всегда оставаться независимым в своих решениях - и одновременно учреждает Госдуму, от которой зависит. Он готов был принять монашество и стать русским патриархом, пойдя на жертву отречения от престола и мира вообще, а значит и столь любимой семьи - и после 1905 года так и не было у нас патриарха до 1917-го (и почему же это до не смогли собрать собор, а после - вдруг смогли?), когда не стало и царства. Он мечтал вместе с царицей передать сыну Алексею самодержавную Россию, чтобы тот был свободным в своем правлении - и не передал никакой! А в самом начале своего царствования он выступает с инициативой разоружения и проведения международной Гаагской Конференции - которая заложила основы будущего (пусть и вполне формального) мирового правительства. Странная судьба... Вместе с тем - какая типично русская судьба!

И здесь я хочу высказать наконец одну, может быть, парадоксальную, мысль. Сейчас много говорят о том, что Царь "не имел права" на отречение, что оно не предусмотрено законодательством империи. Но он отрекся - и тем показал, что ничем не ограничен. Это была его воля - и законы тут бессильны. По своему исключительному благородству и чистоте всегда веривший в людей и им доверявший, что приводило к злоупотреблениям его волей (Госдума), он ушел как Самодержавный Царь. И это тоже очень по-русски. Он своей волей завершил священную, богопомазанную русскую историю. Поскольку сердце царево "в руце Божией", то, я полагаю, что Царь на только ему доступных глубинах прочувствовал конец русской истории как русского царства.

Этот жребий может и прискорбен, но он выпал ему. Это откровение настигло его "в нужное время в нужном месте". Отсюда понятно его согласие на отъезд в Англию, монархию с давно несамостоятельным королем. Английские короли в свое время пошли на сговор с аристократией баронов ради сохранения хоть части власти, и потому, вероятно, остались живы (сравните с Францией). Русская священная история должна была окончиться по-русски - максимально трагически. "С лязгом, скрипом, визгом опускается над Русскою Историею железный занавес. - Представление окончилось. Публика встала. - Пора одевать шубы и возвращаться домой. Оглянулись. Но ни шуб, ни домов не осталось"[13].

Наш удел - послесловие, в котором Царь прославился и осветил собою русскую историю. В день отречения России была явлена икона Державной Божией Матери, со скипетром и державой в руках: говорят, Она взяла власть в России в Свои руки. По крайней мере, это значит, что отныне небесное благословение власти на нашей земле отнято, и знаки этой власти возвращены на небо - откуда и были даны ранее. Россия шагнула в эру антибожественной республики, точнее республик (РФ, часть Казахстана, часть Украины, Белоруссия), и спасает нас только то, что послесловие все же принадлежит целой книге" - Алесандр Пономарев, Русская линия